Важно: это художественное произведение и, если вам покажется знакомым чей-то образ или ситуация, лучше перекреститесь и не додумывайте лишнего. Это не биографическая зарисовка, от правды здесь только Боткинская да и сон Ксении. Остальное — на ваше усмотрение.
Посвящается человеку, который делал мне только хорошее.
Любое движение запускает обсессии через скрип под матрасом. Но если не двигаться совсем, тело затекает так, что какая-нибудь конечность дергается сама собой. Капельница в руке – это триггер на социальные ролики про наркоманию. Можно запретить показывать их детям? Тупо чтобы это не щёлкало в голове на протяжении всей жизни. Губа уже прокусана до крови. В больничном коридоре не покричишь и не поноешь. Облеванные соседи по койкам не поймут. Если вы петербуржец, то наверняка знаете. Боткинская – та ещё впадина. На вопрос «что в капельнице» каждая медсестра отвечает по-разному, от этого становится жутковато.
Успокаивает мысль, что ноутбук у стенки, и удалось занять кровать у розетки – единственной во всём коридоре. Ведь рабочий день начнётся ровно в 10:00. Ксюша, облизни кровь с губ. Итс ё чойс, и нечего прибедняться. Последняя капля лекарства попадает в вену. Последний хлюп через трубочку из этих песочных часов. Время немножко попаниковать, пока катетер не снимут, и медленно провалиться в сон.
***
— Ксюш, мы не успеваем, придётся закрывать на выходных, чтобы сдать в понедельник.
Дизайнеры, конечно, святые люди. А тендеры бывают разные. Но дело совсем не в дизайне. Иногда ты живёшь в своём розовом мирке, где всё честно и запрограммировано на взаимную пользу. А потом карлик начинает танцевать, и этот бордовый бархат уже мелькает двойной экспозицией. Та-да-да-дам. Иногда чью-то экспертизу просто хотят использовать. И иногда это происходит в таких условиях, когда никто не слышит твоих криков о помощи. На самом деле – ты просто не умеешь просить ее правильно.
— Ксюш, модерация ВК категорически предупреждает, что ни один тизер не пропустит. Это нельзя рекламировать в РФ. И пофиг, какие уловки указаны в брифе. С контекстом то же. Отдаю Марку.
— Ксюш, блогеры не будут это продвигать. А если согласятся, то сумма будет больше чем вся наша смета.
Всё, посчитанное и продуманное, летит в Тартарары. Вместе с часами команды.
Где-то на фоне талантливые моушен-дизайнеры делают самые клевые тизеры на свете. Ещё не зная, что это бесполезно и даже не поместить в портфолио из-за NDA. Н-да. Грудную клетку уже начинает сжимать. Хоу, малышка, какая идиотская драма. И насколько она покажется тебе никчемной в стенах Боткинской.
«Подойди» – сообщения от Марка гарантируют помощь и боль. Ксюша идёт, словно через кисель.
— Во-первых, я не понимаю, почему это всегда достаётся тебе. Серьезно, ты понимаешь, какой это идиотизм? Тут же между каждой строки написано И Д И О Т И З М. Как будто мне только что принесли в кабинет ведро дерьма, включили вентилятор и выплеснули на него всё содержимое. Посмотри теперь на стены, – Марк как всегда говорил быстро, одновременно эмоционально и на расслабленном.
Ксюша посмотрела на стену. Марк выдохнул и сказал: «Рисуй схему трафика, вот тебе смежная компания по условиям и её данные по сималармвэб. Я приду через 15 минут».
Слезы закапали на бумагу, оставляя подтёки чернил. Почти отражение подтеков от туши с ресниц. Схема не сходилась. Никакие логические цепочки не могли строиться, потому что нужные зоны мозга выдернуло из розетки. Прошёл час. Марк кому-то звонил и иногда возвращался с ободряющими новостями. Потом что-то проверял и опять уходил. Мимоходом объясняя, почему эта размазанная схема на бумаге — такое же дерьмо с вентилятора.
Ещё через полчаса он подошёл вместе с Арсением.
— Ксюша, почему вы постоянно молчите? Просто закрываем этот вопрос. Доделайте анимации, отправьте им, напишите, почему всё, что они просят, не сработает, и идите отдыхать.
— Что?
— Никакой тендер, а тем более этот, не должен вызывать столько страданий у моих сотрудников.
— Что?
— Не обращай внимания, ей надо покурить и проветрить голову, – Марк засмеялся и потянул Ксюшу на улицу.
Время замедляется. Дверь сзади закрывается. Ксюша начинает рыдать. Воздух холодный февральский. Подтаявший снег. Марк поднимает ее на руки, подскальзывается и почти роняет головой об крыльцо. Ксюша продолжает рыдать и даже не пугается. Слезы стекают по шее под шарф. Невыносимо. Дыхания не хватает, нос забивается плаксивыми соплями.
И тут он бьёт ее по лицу. Со всей силы. Двойные экспозиции сходятся в одну хрустальную картинку этой пощечиной. Слезы затекают обратно в ускоренном режиме. Слякоть превращается в снег.
— Марк...ты чего?
— Другие способы вернуть тебя в реальность не сработали. Так что слушай меня внимательно.
Бордовый бархат захлопнулся за спиной. Диалог начинается.
— Я знаю тебя уже год, и сейчас ты была за своим пределом. Чтобы очнуться, нужно что-то резкое, либо очень логичное. Карта не подействовала, полупадение над крыльцом тоже, остался только удар. Сработало? – Марк подкуривал сигарету и смотрел Ксюше в глаза.
— Да, но ты не имеешь права так делать. Это ненормально, – на самом деле Ксюша понимала о чем он, но голос внутри требовал сопротивляться. Сигарета подкуривалась также.
— Что такое норма?
— Социальный конструкт.
— Вот и договорились. Ты понимаешь, что я прав.
— Это как у Кастанеды, когда чувака сбрасывали спящим с дерева, чтобы сдвинуть точку сборки.
— Ага.
Да ты не понимаешь, о чем это.
Удобно и вовремя киваешь, и вот мы уже в одном контексте. Ты — просто гребанное окно в бездну. Музыка, под которую змея станцует всё, что ты скажешь, а потом покорно свернётся калачиком в этой плетёной коробке. Змея, которая останавливает кролика, словно взгляд Горгоны, а потом душит до потери пульса в его пушистых ушках. Это о том, что суть и значение не есть одно и то же. Как змея, как кролики, как музыка, как удары по лицу. Ты убеждаешь меня в этом. Но удар есть удар. Несогласованный. Подстраивай мой культурный багаж, мою впечатлительность, мою безусловную покорность в оправдание этого. Ты убеждаешь в моменте, раскатанным скалкой на вечер. Но ты не убедишь в вечности, которой мне покажется эта ночь в коридоре под капельницей. Там-то мне всё станет ясно, и эти пятна на стенах будут подмигивать и дрожать в такт моим мыслям.
Мы возвращаемся в офис. И этому рассказу снова нужен взгляд сбоку.
Ксюшу и правда вернуло в реальность. Щека горит, но по крайней мере ясно, что делать. Сказать команде, что мы выходим из тендерной игры. Закрыть горящие вопросы по другим проектам. Собрать вещи и поехать домой. Утром писать магистерскую. Днём поехать в кино. Вечером выпить пару бокалов где-то на Невском. Дальше — опционально. Всего полчаса и первые два пункта сделаны. Можно собирать вещи.
Марк.
— Мы покупаем на тебя вино.
Мрак внутри кивает, голова-марионетка следует и кивает следом. Марк улыбается, разворачивается движением от подошв, клочок плаща исчезает за дверью, Ксюша остаётся один на один с плохим предчувствием. И наслаждением от возможности посмаковать его в тишине.
Плохое предчувствие — как хорошая прелюдия, возбуждает самодостаточно, потому что на самом деле нам интересны только вероятности и первые секунды. В этом ещё больше магии, ведь предчувствие не имеет объекта. За этим шлейфом может оказаться всё, что угодно. И тебя, как в Поле Чудес, всегда будут уговаривать выбирать не угадывать, что там в коробке. Выбирать поехать домой. Выбирать не говорить ничего в глаза. Не падать в неизвестность. Ведь тогда у Вселенной будет меньше работы — с такими не надо возиться. Их не надо удивлять, с этим справится искусство от массового до самого ебанутого артхауса. Никакой артхаус не откроет глубину реальности. Их не надо учить, с этим справятся начальники и государственная система. Но никакой штраф не заставит тебя сомневаться в своих глубинных установках. Их не надо сталкивать лицом к лицу с божественной красотой. Хватит красивого аутфита в зеркале и скандинавских интерьеров вокруг. И всё это — лишь аксессуар к реальности, когда мир говорит. И когда ты ещё не перестал его слышать. Теплом в груди хотелось поделиться с кем-то ещё.
Все начали собираться в холле. В картонные стаканы лился виски. В бокалы лилось вино. Журчание сливалось со смехом, стирало недельную усталость. В глотках тонули красные значки «просрочено» у задач, дорогие CPC, все правки, победы тонули также. Тонул даже тендер. Ксюша пьянела, все больше смеялась и всё больше упивалась своим предчувствием.
— Оставляй бокал, пошли со мной.
Ксюша глотнула вино, поставила стакан на стол и пошла за Марком. По крайней мере не будет скучно. Они зашли в кабинет, единственный, где не было камер. Он выключил свет. Раздался щелчок замка в двери.
— Что ты делаешь?
— Посмотри на меня.
Глаза быстро привыкли, темнота осела и Ксюша разглядела Марка. Растрёпанный, покрасневшие от алкоголя щеки дополняли мешки под глазами и легкий отек от нескольких дней пьянства. Они столкнулись взглядами, стало неловко и страшно. Марк взял ее за руку, поднял, развернул кисть и прислонил к своей щеке тыльной стороной ладони. Рука была холодная, а щека пылала. Прекрасный тактильный контраст.
— Вот этой частью руки ты должна ударить меня со всей силы по лицу. Как будто я есть всё, что ты отрицаешь.
— Что значит как будто? – Ксюша нервно усмехнулась, – я не буду этого делать, я не бью людей по лицу.
Марк сжал ей кисть второй руки.
— Давай!
Ксюша замахнулась и опустила руку.
— Не могу.
— Давай! Тебе нужно это сделать!
Глаза наполнились слезами и блики света в темноте стали расплываться, Марк превратился в силуэт со смесью парфюма, пота и виски. Ксюша замахнулась ещё раз и снова не смогла. Тогда Марк со всей силы ударил ее снова, что-то внутри зажглось, и в ответ она начала хлестать его по лицу без остановки. Хлопки разбивали тишину кабинета вдребезги. Спустя пять ударов Ксюша опустила руку.
— Полегчало? – Марк улыбался.
Раздался глухой смачный удар.
— Теперь да.
— Вот и умница.
***
Доброе, мать вашу, утро началось с измерения температуры. Медсестра направила какой-то прибор в лоб Ксюши, нажала на курок, прозвучал секундный ультразвук. 37 и 5.
— Это что градусники теперь бесконтактные? – пока есть силы удивляться, можно считать дела идут неплохо.
— Да. Так, идите сдавать кровь. Потом завтрак, потом капельница.
Ксюша резко встала с кровати, в глазах на секунду потемнело. Нужно пройти регистратуру, сделать два поворота вслед за двумя бабками, постоять с ними в очереди, успокаивая себя, что мир не рухнет. Сесть, не клоуничать, вытянуть левую руку, посжимать кулак, не смотреть, как игла входит в вену, смотреть на календарь с хрюшками в чепчиках, согнуть локоть и выйти в сторону столовой. Постоять в очереди с людьми, которые недавно либо блевали без остановки, либо сидели на унитазе, посмотреть, как кусок масла расплывается по рисовой каше, съесть рисовую кашу. Оглядеться. Растрогаться, оттого что пожилой мужчина за соседним столом медленно ест, еле поднимая ложку. Выпить стакан чая залпом. Уйти в палату. Благо вчера в обед там освободилось место. Лечь. Пообещать себе поспать час. Поспать 20 минут. Тревожно проснуться. Включить ноутбук. Начать рабочий день в Битриксе. Ксюша — ты просто дура.
— Капельница, вытягивайте руку.
Ксюша начинает плакать. Медсестра закатывает глаза. Бабка на соседней кровати говорит не бояться, ведь большие девочки не плачут. Ксюша чувствует себя на все пять. На почту начинают сыпаться уведомления. Истеричному клиенту с дефицитом внимания его нужно ещё больше, желает поправляться, спрашивает, кто же будет вести проект сейчас, требует ответов на свои вопросы о срочных запросах. Стартап спрашивает, отразится ли это на сроках запуска. Ни стартап, ни Ксюша ещё не знают, что это отразится не на сроках, а на качестве. Быстрее – всегда про потерю качества? Езжай на всей скорости и будешь ограничен дорогой перед собой, все по бокам будет мелькать, пока не загорится красный или не встанешь в пробку или пока не пересядешь на заднее. В идеале достичь восприятия из самолета, видеть плавное передвижение, не ощущая скорости 900 километров в час. В конечном итоге, это все сводится к масштабам происходящего. Огромные облака в небе нельзя сравнивать с суетой людей на тротуарах. И мы в общем-то не пилоты, но в пору задуматься о правах другой категории.
Ксюша думает, что всё это сон. Что все эти файлы, все эти письма, всё это сон, не может быть правдой, что с капельницей в руке ты должен всё это делать. Просить о помощи —то ещё дерьмо.
— Нет, Ксю, это бредятина, мне не до них, нам не до них, еще чего не хватало.
— Ты понимаешь, что ты говоришь, Волевая? Я в больнице и мне плохо, вам нужно забрать один проект на 3 дня, остальное не отнимает у меня силы.
Ксюша ушла в туалет плакать, потому что перед соседями по палате как-то неудобно. Все-таки они привыкли, что она хнычет, только когда в вену вводят иглу.
***
— Вот и умница, – глаза Марка сверкали в темноте, улыбка Чеширского кота заполняла всё пространство. Ксюша была в эйфории от насилия. Трудно объяснить, но комната как будто уменьшилась, а её тело превратилось в один горящий язык пламени с точкой начала в месте удара и продолжением в ладони. Коленки тряслись. Это был внутренний триумф освобождения, полное завершение цикла стресса. Так казалось.
Марк предложил возвращаться, открыл дверь и исчез. Из тьмы кабинета в свет опенспейса возвращаться не хотелось. Да и это был уже другой опенспейс. Хобби Ксюши — шагать не в те порталы, чтобы проходить уроки по законам новых миров. В этом на стуле у порога сидел Андрей и осуждающе покачивал головой. Он — классический представитель формальной логики, обладатель изящной харизмы и тонко выверенных черт лица. Как будто его проектировали ангелы. Почему на выходе из ада нужно встречать именно его?
— Ксюша, посмотри на себя, у тебя всё лицо красное. Зачем? Ты думаешь, эти игры — что-то интересное и достойное?
— Ты просто ЗА НУ ДА! – Ксюша взяла со стола свой стакан и допила залпом вино. Андрей со своими оценками пусть докапывается до кого-то другого, пластиковые люди никогда не понимают счастья игры. Ныряй обратно в праздность, милая. В социопорево высшего уровня легкости. Там — нет вопросов дальше первого порядка. Там — шутки прыгают в беседах одна за одной, как зайцы в чехарде. Там — сигареты выкуриваются с такой легкостью и наслаждением, будто это целебные ингаляции, а не порча единственного имущества. И там невозможно быть вечно.
***
Ксюше принесли печеное яблоко. Первая сладость за 3 дня. Пока она смаковала кисловатый вкус, бабка не унималась с вопросами. Другие соседи по палате так раздражались, что выходили гулять по коридору, чтобы не участвовать в беседах. Наша героиня всегда оказывалась в заложниках у любителей потрепать языком. Такова участь всех, кто умеет включенно слушать, но не умеет обозначать границы.
— Так а что вы в своем ноутбуке работаете?
— Ага.
— То есть вам не надо брать больничный?
—Ну да, я решила не брать, чтобы коллег не подводить.
— Вот это вам повезло с профессией! Можно не брать больничный!
Ксюша отвлеклась от яблока. И решила, что сейчас без четверти взрыв. Самое время послушать отца и выпить кофе из автомата внизу. Он сказал, что она ревет и отчаивается, потому что кофе три дня не пила. Кто знает, может, и правда сработает.
Пуховик, ботинки. Пройти по коридору с нелепыми рисунками. Очень заебал кот Леопольд и бабочки. Персонаж, которому всегда хотелось дать по лицу. О нет, не думай об этом. Всегда хотелось или теперь кажется, что это всегда было в тебе? А вот и любимое воспоминание из яслей, когда девочка забрала платье твоей куклы, и ты ударила ее по голове дверцей шкафчика. Или когда ты схватила одноклассницу за волосы и протянула несколько метров, чтобы она фильтровала речь. Или когда ты ударила мальчика в столовой тарелкой по голове, потому что он нахально занял твое место и отказывался вставать. Ксюша, дело не в Марке. Дело в этой маленькой черной дыре внутри тебя, откуда выползает сгусток агрессии и насилия. И ты научилась держать его взаперти. И вот пришел Марк и дал тебе сполна насладиться этой разрушающей силой. Просто за всё надо платить, если ты еще не поняла. Четыре лестничных пролета. Дважды нажать на кнопку уменьшения сахара. Сильно-сильно, они почему-то всегда заедают. Капучино-Амаретто. Монетки. Ваш напиток готов. Ни с чем несравнимый аромат. Толкнуть дверь. Свежий морозный воздух. Подожги сигарету, затянись, следом сделай глоток кофе. Посмотри вдаль на деревья. Послушай, как из трубы за спиной капает слякоть. Жизнь прекрасна несмотря ни на что.
***
Вечер кружился перед глазами, как блики от диско-шара. И хохоталось, и хохоталось. И вдруг хоп. И Ксюша снова в кабинете. Но помимо Марка там еще один коллега. Тот, с кем у них вроде есть скрытый конфликт, а вроде и нет. Марк объясняет ему правила игры. Тот не очень понимает, шутят они с Ксюшей или нет. Но Ксюша говорит: «брось, тебе понравится, такая сразу легкость, это то, что нам всем нужно сейчас». Наверное, такими фразами подсаживают на наркотики?
— Ксюш, покажи ему.
Удар. Ответный удар. Дальше всё, как в тумане. Ксюша вылетает из кабинета, но уже нет эйфории. Есть ощущение, что нужно срочно найти портал домой. Что крылья подгорают, что возможность вернуться всё дальше и дальше, хоть лампочку прислони прямо к лицу, слишком много тьмы перед глазами. Хочется чистоты. Боковым зрением она замечает Андрея, но ей стыдно обернуться и посмотреть ему в глаза. Она стремительно уходит в самый дальний кабинет, где стоит большинство бокалов. Надо их срочно помыть. Коллеги курят или играют в кикер, сидят на диване, темы разговоров еще не закончились. Они из этого мира? Или всё уже перемешалось окончательно? По два бокала в каждую руку. Потом еще заберешь. Кто-то за спиной, ты уже совсем ебнулась, не оборачивайся, там никого нет. Какой феминитив к слову «параноик»?
— Ксюша, всё в порядке? – у Андрея было непроницаемое выражение лица.
— Да, в полном.
На самом деле нет, ведь комната уже начинала расплываться. Аффект + опьянение. Одной ногой ты уже в Вондерленде. Андрей начал подходить ближе, Ксюша уходила с бокалами дальше. Он что-то говорил, она отвечала. Но разговор шел в реальности, которую она уже покидала. Там он навсегда и останется, и она никогда не узнает, что же задело ее так сильно, что нужно было рвануть к двери, открыть дверь локтем, споткнуться о порог и полететь с четырьмя бокалами в руках к туалету. Он шел сзади и задавал какие-то вопросы, на которые точно не хотелось отвечать. До раковины в туалете оставалось метров 5, она поставила два бокала на стол.
— Ну так Ксюш, ты уверена, что всё в порядке?
Произошёл мэтч с реальностью. Она снова стала хрустально ясной.
— Зачем ты меня провоцируешь?
— Я тебя провоцирую? Я просто спрашиваю. Ты в порядке? Нормально себя вообще чувствуешь? Или как будто натворила какую-то хуйню?
— Прекрати.
— Что прекратить?
— Я сейчас разобью нахуй эти бокалы.
— Ни в чем себе не отказывай.
Место от удара на щеке снова начало гореть и пламя дошло до руки. Она замахнулась и бросила со всей силы бокал об пол, смотря Андрею в глаза. Он тоже не отводил взгляда. Кто-то в опенспейсе вскрикнул от страха.
— Так, это один бокал. Второй?
— Ни в чем себе не отказываю.
Она разбила второй. Они продолжали смотреть друг на друга.
Рядом прошел коллега с бутылкой пива, остановился напротив камеры и сказал:
— Бля, надеюсь, мы это выложим на Ютьюб, Арсений!
***
Ванная комната в Боткинской далеко не спа-салон. Главное, быть в резиновых тапочках и хорошем расположении духа. Не касаться шторки. Не смотреть на волосы, вовсе не элегантно скопленные в ситечке внизу. В ванной почему-то пахнет спертым сигаретным дымом. Ксюша вылезает, вытирается и подходит к раковине, чтобы почистить зубы и умыть лицо пенкой. Пока она натирает лицо и жмурится, раковина наполняется до краев и вода начинает капать ей на носок.
— Сука!
Ксюша одним взмахом воды смывает пенку с глаз, закрывает кран и видит, что перед ней полная раковина пенной воды и пепла. Кто-то курит в ванной и стряхивает всё сюда. Ну что за люди. Ее начинает подташнивать. Еще не хватало.
— Клубника на снегу, клубника на снегу.
Это заклинание от рвотных позывов. Попробуйте. Она повторяет это, пока вода вместе с пеплом уходит. День был очень тяжелым. Ксюша начала жалеть, что не взяла больничный, потому что больше всего ей хотелось не думать о задачах, съемках и графиках, а лежать в тишине с книжкой в руке, пока в другой капельница.
Наконец, она тихонько прошла в палату, накрылась одеялом и провалилась в сон.
***
Всё остальное уже было неважно. Андрей скрестил руки на груди, облокотился на стол и смотрел, как Ксюша подметает осколки. Марк и остальные в опенспейсе обсуждали, в какой бар ехать дальше. Ксюша знала, что в момент, когда первый бокал разбился вдребезги, она шагнула в портал домой. И теперь осталось только вызвать такси и добраться до своей кровати. В теле была слабость. Опьянение как рукой сняло. Никто даже не уговаривал её слишком старательно, и она просто спокойно уехала.
Следующие два дня прошли прекрасно и без тревог. Обнуление после грехопадения всегда облагораживает. Она обдумала ситуацию с тендером, поблагодарила мысленно Арсения и подумала, что с таким руководством хочется сворачивать горы. Про Марка и инцидент в кабинете она не думала. Диалог с Андреем, как ни пыталась, вспомнить не могла. Наступил вечер воскресенья, и она ложилась спать с воодушевлением, с желанием вскоре открыть глаза и начать неделю продуктивно и совершенно обновленной.
Примерно в пять утра она проснулась от спазма в животе. Так-так, что-то ты съела, наверное, не то. Вроде нет. Сонно Ксюша пошла на кухню выпить нош-пу, но резко осознала необходимость сделать привал в туалете. Её рвало без остановки полчаса, и она еле доползла до кухни выпить воды. После двух глотков рвать начало еще сильнее. Сдерживаясь, она доковыляла до аптечки и закинула в себя пять таблеток угля. Казалось, что этот черный сгусток жажды насилия выходит из нее фонтаном, но это неиссякаемый источник зла. В какой-то момент банка с водой закончилась, и Ксюша уснула прямо в туалете. В следующий раз она проснулась от спазма в восемь, и всё началось сначала. Она была уверена, что к девяти всё пройдет, и она просто поработает денёк из дома. Но ничего не заканчивалось. В десять она написала начальнице, что с ней происходит и пообещала держать в курсе. Коллеги просили вызывать скорую. Мама просила вызывать скорую. Но Ксюша слишком боится больниц. В одиннадцать она снова задремала и проснулась через полчаса. Она смогла ответить на пару писем и предупредить одного клиента, что случился форс-мажор, и она выйдет на связь после обеда. Сделала крепкий сладкий чай и выпила его вприкуску с куском батона. В 12 всё началось снова. В 13 поняла, что не выйдет нормально на связь после обеда. Заснула. Проснулась в 16:00 и поняла, что уже нет сил встать. Пришлось вызвать скорую. Они приехали быстрее, чем Ксюша прочла все сообщения в Телеграме. Врач измерил температуру, градусник показал 38 и 6. Он дал ей таблеток и сказал собираться в больницу. Ксюша заплакала от мысли, что ноутбук не работает без подключения к питанию, а в больницах бывают проблемы с розетками.
***
Птицы за окном щебечут слишком активно. Вообще-то до подъема еще часа два, и вы должны зимовать в теплых краях, чертовы пернатые! Ксюша хотела встать и зашторить окно, чтобы свет не падал на глаза, но ничего не вышло. Внезапно она поняла, что веки тоже её не слушаются, и она не может их поднять. Но она и так видит всё вокруг. Вот ее комната, вот окно, вот так близко штора, нужно только встать. Но она не может. Ладно, надо вдохнуть и сделать усилие. Не получается сделать вдох. Здесь что-то не так.
Нет.
Нет.
Нет.
НЕТ!!!!
Ей хочется закричать, но голоса у нее больше нет. Вопить. Стучать об стену, чтобы хоть кто-нибудь пришёл.
Она умерла.
Нет.
Нет.
Нет.
Как это произошло?
Что это, происходит так?
Просто? И что теперь?
Её охватывает ужас.
Им невозможно овладеть, точно так же, как не овладеть теперь телом. Неизвестно, сколько получится сохранить рассудок. Медленно начинает таять вербальный мыслительный процесс. Пока есть русский язык в голове, ты еще немного жива, дорогая, соберись. Нужно сохранить мысль в словесной форме. Никаких образов. Это птица. Не представляй птицу, говори мысленно П Т И Ц А С И Н И Ц А. Что угодно, но чтобы это были ова. Что за ова? Это называлось как-то иначе. Не ова, а…
Щебетание птиц становится невыносимым. Они слишком живые. Это больно. Это невыносимо.
Ксюша хочет жить.
Нет желания сильнее. Не существует отчаяния сильнее этого. Крик застревает в голове, не находя выхода. Она чувствует, как слеза вытекает из глаза на холодную щёку. Она раскаивается. Она раскаивается за все те дни, потраченные не на жизнь. За тревогу о задачах в дни, когда её прекрасному телу нужен был отдых и восстановление. И нужно было просто взять больничный. За все те нервные вечера, которые, конечно, этого не стоили. За трусость перед чувствами, за черствое сердце по отношению к родным, за нереализованные мечты, за талант, который предполагал бартер с миром, а не нытье в твиттере. За мёртвые дни в живом теле.
Нет.
Нет.
Нет.
Прости меня, господи, я просто хочу жить, я хочу жить, жить, жить, жить.
Птицы невыносимо громкие. Целая стая, как будто ругается о своём насущном. У них есть насущное, а у меня больше нет. Я всё проебала, господи. Нет ничего ужаснее, чем понять это сейчас. Прости меня, прости, прости. Я отдала бы всё, чтобы снова почувствовать себя живой, но у меня ничего нет. Я бы отдала всё, чтобы мои родители и друзья знали, что нельзя ни один день в живом теле посвящать смерти. Я бы хотела, чтобы её неизбежность прославляла жизнь, и они всегда выбирали её, пока могут открыть глаза. ПОЖАЛУЙСТА, ГОСПОДИ.
Ксюша изо всех сил старалась думать громче. К дворовым птицам добавились крики чаек, и они заглушали её раскаяние. Ей надо было докричаться без голоса.
Прости меня, господи. Я не успела ничего. Ничего не успела, ничегошеньки. Прости меня.
Резкий глоток воздуха, сердцебиение, прикосновение ладонью к холодному краю кровати.
— Выключите уже свой будильник, кто вообще ставит птичье пение? Мы тут не в деревне – соседка слева развернулась на другой бок. Бабка справа хихикнула и подмигнула. Ксюша не могла отдышаться. Она дотронулась до щеки. По горячей коже текли горячие слезы. Это самый лучший ответ.
На утренний обход пришла медсестра со своим чудным бесконтактным градусником.
— Ксения, 36 и 7. Результаты анализов не показали ни инфекцию, ни отравление. Попозже придёт врач, расскажет, что ещё можем проверить на всякий случай. Капельницы сегодня не будет, прекратите плакать.
— Спасибо, – сказала Ксюша вслух.
И началась совсем другая история.
Комментарии
Отправить комментарий